– Покажи-ка документы, – потребовал вожак. – Я хочу точно знать, кто ты и откуда взялся.

Удостоверений было два – английское и немецкое. В английском под собственным именем он значился австралийским инженером-золотоискателем. Но вовсе ни к чему светиться в протоколах. Он должен остаться призраком, не наследившим в истории.

– Нечего здесь командовать, – сказал Стэнтон. – С таким же успехом я могу потребовать документы у тех, кто позорит британскую армию. Но мне недосуг, к тому же становится жарко. Так что, если нет возражений…

– Встань к двери, Томми, – приказал вожак. – Надо поболтать с этим хмырем.

Один парень занял позицию в дверях. Четверо других шагнули к Стэнтону.

Вариантов было немного – и все малоприятные. Можно, конечно, припасть на колено, выхватить пистолет и уложить всю пятерку. Вряд ли молокососы вооружены. В любом случае, они будут убиты, прежде чем успеют взвести курки своих древних железяк. Надежный скорострельный «глок», спецподготовка Стэнтона и элемент неожиданности не оставляли им ни малейшего шанса.

Но призраку негоже в людной округе устраивать кровавую бойню.

Может, подкупить их? Денег полно. Да нет, взятку презрительно отвергнут. Они только укрепятся в подозрении, что перед ними шпион.

Но если его обыщут и в рюкзаке обнаружат кучу странных вещей, игре так и так конец. Власти вцепятся мертвой хваткой, пытаясь разобраться, кто он такой.

Пока Стэнтон обдумывал имевшиеся варианты, противник приблизился. Еще шаг-другой, и неприятель будет в пределах досягаемости. Значит, рукопашный бой. Помещение тесное, Стэнтон в углу, так что разом вояки не кинутся. Учитывая свою подготовку, Хью рассчитывал, что сумеет пробиться к двери. Однако расклад неважный: пятеро против одного, парни молодые, крепкие и как-никак военные. Но они всю ночь пьянствовали и вряд ли знакомы с боевыми искусствами, в которых Стэнтон мастак. Станут драться по строгим боксерским правилам, кои ему не указ. Плевать на расклад, рукопашная давала больше шансов исполнить миссию, нежели стрельба по живым мишеням.

Стэнтон изготовился к рубящему каратистскому удару и уже вскинул левую руку, целясь в кадык вожака, но тут вновь возник хозяин кафе.

– Пожалуйста, перестаньте, – тихо сказал он. – В мечети закончился намаз.

– Ого! Когда надо, ты говоришь на человеческом языке, Абдул? – через плечо бросил вожак. – Браво! Только мне плевать на ваши молитвы и мечеть. – Он сделал еще шаг к Стэнтону: – Покажи документы, приятель, или уже в комендатуре объяснишь, почему выдаешь себя за британского офицера.

– Сейчас здесь будет полно людей, – сказал турок, и что-то в его тоне заставило Стэнтона и его противника помешкать. – Правоверных мусульман и турецких патриотов. Может, сказать им, что своим хамством и требованием спиртного вы оскорбили меня и мой дом?

Англичане оторопели.

– Ты нам угрожаешь? – изумился вожак.

– Это Стамбул, не Пера, – произнес хозяин. – Иностранцы не владеют этой частью города. Она принадлежит нам. Лучше вам уйти.

Конечно, высокомерным гордецам было унизительно выслушивать приказы какого-то туземца, но сквозь витрину с кальяном они видели старинную маленькую площадь, на которую из мечети вытекал поток людей, совсем не похожих на европеизированных турок в районе Пера. Здесь был Старый Стамбул. Никаких полотняных костюмов, фесок и выбритых подбородков. Ни одной женщины. Сплошь шаровары, просторные рубахи и кудлатые бороды. Несколько мусульман уже направлялись к кафе. Свирепые здоровяки с кинжалами за поясом. У одного и вовсе пистолет, которому стукнуло не меньше полувека.

Пусть англичане были хмельны и надменны, но остатки благоразумия уцелели. Они понимали, что в эпоху Британской империи, два века тонким и непрочным покровом расползавшейся по земному шару, будут уже не первыми солдатами Короны, бесследно сгинувшими в толпе обидчивых туземцев. В душе имперской Британии жуткая судьба Гордона Хартумского [9] оставила столь же болезненный след, какой через столетие оставит смерть одной сказочной принцессы.

– Ладно, уходим, – сказал вожак и добавил, глянув на Стэнтона: – Ты идешь с нами. Гай, возьми его вещмешок.

Хью вновь напрягся. Рюкзак они не получат.

И вновь хозяин разрядил ситуацию:

– Нет. Мой друг не оскорблял Пророка. Он остается. Вы уходите.

Дверь распахнулась, на пороге возникли первые истомленные жаждой посетители, а через минуту в тесное кафе набилось с десяток мусульман, которые озадаченно поглядывали на чужаков, явно чего-то не поделивших. Хозяин что-то сказал на турецком. Взгляды стали еще враждебнее.

– Лучше не попадайся мне на глаза, – прорычал вожак, вплотную шагнув к Стэнтону. Стараясь сохранить достоинство, под угрюмыми взглядами англичане вышли на площадь.

Стэнтон поблагодарил своего спасителя.

– Это я должен вас благодарить, – ответил хозяин. – В нашем городе не часто встретишь чужеземного крестоносца, который относится к мусульманам как к ровне.

– Вы хорошо говорите по-английски, – заметил Стэнтон.

– Только когда сам этого хочу. Прошу вас, еще чашку кофе.

9

После доклада Сенгупты Стэнтон и Маккласки через двор шагали к дому декана.

– Вы всерьез думаете, что сможете отправить меня в 1914 год? – Хью старался перекричать разыгравшуюся бурю. – И едва это произойдет… прежних ста одиннадцати лет как не бывало?

– Твоя задача сотворить их заново.

– Но тем самым вы стираете все земное население, убиваете миллиарды людей.

– Нельзя убить того, кто не родился, – сказала Маккласки. – Но все мы родимся заново и будем лучше! Возникнет человечество, сотворенное из тех же органических компонентов, с тем же ДНК, но радикально улучшенное массовым впрыскиванием крови, которая уже не прольется на полях Фландрии, во всех других войнах и геноцидах. Все мы вернемся, капитан! Людское множество возродится, но только не больным тошнотворным скопищем духовных дегенератов, готовящихся к вымиранию, а подлинными человеками. Какими, я верю, нас замыслил Господь. Иначе зачем он дает нам еще одну возможность все исправить?

Они подошли к дому. Маккласки открыла дверь, но Хью замешкался на пороге. В прихожую наметало снег.

– Господь? – переспросил Стэнтон. – По-вашему, он хочет, чтобы из вселенной убрали нынешнюю человеческую расу?

– А что такого? – Маккласки втолкнула его в дом и закрыла дверь. – Какая разница, если все только сидят и пялятся в мобильники? Кроме того, подумай о жизнях, которые ты спасешь! Битва при Монсе, на Марне, первое сражение при Ипре, Галлиполи, Лоос, битва на Сомме, второй и третий Ипр и так далее. Ты же был британским солдатом, верно? В тех боях полегли твои товарищи. Твой долг спасти их и еще десятки миллионов страдальцев, сгинувших во мраке двадцатого столетия! Разве ты вправе не попытаться предотвратить катастрофу лишь потому, что она уже произошла? – Маккласки не позволила ответить на свой замысловатый пассаж. – По-моему, это нарушение служебного долга, капитан. Не знай я тебя, я бы даже назвала это трусостью.

Она ступила на знаменитую лестницу, ту самую, на которую триста лет назад декан Бентли истратил кучу денег и по которой взбирался Исаак Ньютон, затеявший орден Хроноса.

– Минутку! – Стэнтон шел следом. – Трусостью? Я подметил, что в вашей компании старых кочерыжек нет никого, кто имел бы повод цепляться за жизнь.

– Именно! – радостно гаркнула Маккласки и хлопнула в ладоши. – Ньютон все предусмотрел. Ищите мужей преклонных лет, чей век земной уже недолог. Он понимал, что лишь такому человеку, кому уже нечего терять, достанет отваги, благоразумия и духа попытаться провести необходимую переделку истории. Однако немощное старичье не спасет мир. На это способна лишь сильная юность. Вот почему мы отыскали тебя, Хью! Ты последний рыцарь Хроноса. И нынче Рождество. Повод тяпнуть шампанского.